Как я ёлочку лепила

Психологическая игра для взрослых – побыть внутренним ребёнком. Самоисследование. 

...12 человек, я тринадцатая. Все хлопают в ладоши, играют в игры по заданию воспитательницы. Я пячусь из круга. 
Мой «внутренний ребёнок» в порядке, он всегда готов порулить. Но пока предлагалось представить школьных друзей, доплыть до детства, я доплыла до кустов чёрной рябины и смородины, где и осталась. 

«И вот вам шесть лет. Вот ваши игрушки, ваши друзья…» 

Вот мои сладкие и терпкие ягоды, сок на пальцах. А вот, в стороне, мой орешник, укрывающий мир прозрачными светло-желтыми листьями. 
Моё тело наслаждается остротой ощущений, отсветом в листве, и вот уже внутри меня блаженный запах и вкус. 

«Как вас зовут? Как вас мама называет?» 

Тягость будет, если как-нибудь назовут, попытаются отвлечь. Но раз уж так надо, то ладно, пусть будет «девочка». 

«А теперь давайте сыграем в игры». 

Хлопают, притопывают и согласно кричат хором. Вот тут у них хоровод. Не присоединяюсь. Скукота, непонимание. 

«А теперь возьмите пластилин, лепите елочку. Делайте открытку для мамы». 

У меня светлая оранжевая ёлочка. Я украшаю её живыми зелёными ветками, она живая. 

Нет уж, маме эту ёлочку я не дам. Мама о ней заботиться не будет. Подпишу-ка я ёлочку «Афине», себе в будущее. У меня моей ёлочке точно будет хорошо. А маме, раз уж надо что-то ей дарить, подарю баксы. Вот, слепила в углу. Где-то там, очень далеко и невнятно, есть мама, и мне положено ей что-нибудь дарить. Но каждому стоит дарить только то, чего он действительно хочет. И нужно так любить своё, любимое, чтобы не расставаться с ним, а если давать, то в надёжные руки. 

Смотрю, народ получает удовольствие и от организованных игр, и от кормления друг друга пюрешками с ложечки. Все наверно сидели в детских садах, пока я под своими кустами. Отформатированы по другому образцу. 

Как непросто, значит, было любить меня маме. Как вообще любить ребёнка, который не хочет хлопать в ладошки, не хочет пюрешку, не хочет ничего, не трогайте-отстаньте — в кусты. Вот я бы могла такого любить. У такого всегда надо спрашивать: что ты хочешь? Такой всегда знает, что он хочет. 

А больше никто не знает, что ли? 
ААА, что за мир! Куда я попала, здесь маленькие человечки с детства не знают, чего хотят. 
Но ведь и большие человеки тоже не знают, чего хотят. На каком же говорить с ними языке? 

Большие тоже не знают, но они думают, что знают, помнят, что должны знать, и придумывают это для себя и для окружающих. Они знают, чего они хотят хотеть, и чего хотеть положено. И они думают, что надо сказать маленьким человечкам то, чего те должны хотеть, и те сразу захотят этого. 

И, о ужас, маленькие человечки здесь ничуть не сопротивляются чужому направлению их желаний, они наоборот хотят этого и рады, они воспринимают руководительство как неотъемлемую часть любви… 

Это что-то вроде «пожуйте для меня этот хлеб и объясните для меня эти звёзды». 

При том, что я не хочу хлеб. 
При том, что я хочу ягоды. 

Но они не хотят. Никто из них по одиночке не осмеливается хотеть чего-то другого. Они захотят ягод потом, организованно, позднее, сообща. 

...А сегодня я опять превратилась во взрослую, тридцатилетнюю с хвостиком. И сводила свой хвостик на школьную ёлку. Моя неожиданно ставшая скромной детка сопротивлялась всем ништякам свободы, которыми я пыталась её совратить: возможности раньше всех зайти в раздевалку, переодеться на диванчике вместо жёсткого стула, да и любым отличиям от коллективного поведения. И понятно, чего она хочет, сильно хочет: «не опозориться». Быть одобряемой. Если хвостикам этим кто-нибудь скажет «прыгать в окно», то и попрыгают, чтобы не опозорить себя индивидуальностью сверх разрешённой.