Пт  12 апр 2019  11:07
Терапевтические сказки

Про жизнь

Иногда накатывает тоска от неотвратимости своей жизни. Будто ты — Иисус, и вот твой голгофский крест, который ты завтра понесешь на себе, спотыкаясь. Нельзя отменить это и сказать: господин Пилат, простите, всё было понарошку. Я сын плотника, можно я пойду ловить рыбу с моими друзьями, плескаться загорелыми в воде, можно я еще раз побегаю мальчишкою по зеленым холмам, съем маминой коврижки?

Или вот у тебя в четверг операция. А через несколько месяцев ты, вероятно, будешь лежать на койке и загибаться от болей, расставаясь со своими внутренними органами поочередно. А сегодня тебе просто вколют димедрол. И без этого тебе нельзя. А можно, чтобы было наоборот? Вокруг живут здоровые люди, они завтра пойдут на работу, к друзьям, в сад, они могут любить или ненавидеть свою работу, но они МОГУТ НА НЕЕ ХОДИТЬ, у них какие-то дела свои, странные: «какого цвета мне идет платье?» Понимаешь? Они думают, какого им идет цвета платье.

Можно мне тоже выходной, Господи. Или кто здесь распоряжается. Чтобы неделю, ну, или ладно, один хотя бы день — сбросить крест, купить мороженое, быстро, быстро, детскими сильными ногами бегать по зеленым холмам, обращать лицо к Солнцу, думать, какое мне идет платье. Нюхать дождь. И, мамочки, ведь, кажется, это у меня было.

Было.

...Сморщенные пальцы барабанят подоконник, солнце ласково высвещает их пожухлость, как у осеннего листа.


Неотвратима жизнь, вот что, господа живые люди. Но есть хорошее обстоятельство. Хотя нет силы в ногах, можно еще видеть разноцветные краски мира. И в своей голове тоже. Доступ в свою-то голову тебе никто не запретит.

А потом думаешь, ну и пусть, что все эти люди вокруг будут получать совсем другой опыт. Пусть, пусть свободно они пойдут гулять, а тебя повезут на каталке и отправят медикаментозно в морфеево царство; пусть, пусть кто-то может красиво петь, а ты — только шептать, кому-то идет ее зеленое платье, а тебе достаточно, если не обольешь супом халат. Тебе тоже предстоит опыт. Твой опыт. Из всего твоего, что бывало у тебя в разное время, только опыт легко собирается во внутренний чемодан. «А с каким багажом пускают в Небесное Царствие?»

А без ограничений, пакуйте, дорогая. Нет, вам еще рано, вы еще собирайтесь. Вы ведь не переедете к нам прямо завтра или через несколько минут, нет? Вам надо еще собрать тысячи дней, наполненных жизнью, там пригодятся, зачем — вы не знаете, пока не знаете, но собирайте, даже эти, с простынями, с больничным запахом, с ржавчиной крови, белым цветом заволочённые дни.

Поверьте, уж там-то, в небесных краях, конечно же есть и мороженое, и зеленые холмы, и никакого Пилата. Его власть тут, на Земле, кончается. Он свои сроки и приговоры тут приведет в исполнение, а вам выдаст новенький, свеженький опыт, как справку, выданную Вашей Жизнью, пахнущую приятной типографией, интересную — что может быть интереснее справок, которые лично о вас? И вот ветер свободы треплет новенькую справку в твоих руках, осторожно, не поскользнись, не упади в сверкающий тающий лед. «От физкультуры освобожден».

И тогда получается, что это вы обалденно, убедительно богаты, с вашим недозаполненным внутренним чемоданом; чего в нем только нет, и поскрипывающий снег морозного утра детства, и ощущение черных сапог на ногах, и камешки, «иду в библиотеку», и — вдруг — вкус лимонадного сока, что это было, сок или лимонад? Он продавался около библиотеки, там был такой запах, кучи кленовых листьев, желтого, оранжевого цвета, потускневший Ленин с отколотым пальцем, засиженный голубями, книги, книги, с трудом раскрывающиеся, слипшиеся страницы, как глаза по утрам. (Не надо о сегодняшнем, смотри в чемодан).

Книги пахли сладким, книги про мушкетеров, наверное, на них ели печенье.

А мушкетеры тоже носились по комнате всю ночь перед битвой, не могли спать, хотели отменить что-то, да не отменили, а потом их жизни упаковали в слипшийся чемоданчик серых страничек, и раскрывают — упоённо. И ты так же свой раскрываешь. Боже, как мне было страшно! А вот тут-то? Какая я была романтичная… как цвела тогда сирень. Я с ним целовалась? Не целовалась, а почему? Надо было поцеловаться.

Надо было везде, всюду залезть, все испытать, и страшное, и интересное. Чтобы потом читать на кровати. Да пусть, пусть они идут на свои работы. А я полежу, почитаю.

А я еще напишу.